Национально-культурные стереотипы в фольклорном ономастиконе

Народное мировидение, отраженное в языке, ярко проявляется в номинациях объектов отдельных денотативных сфер, описание которых должно дать комплексное представление о внутренней форме языка в гумбольдтовском понимании, т.е. представление о том, как внешняя действительность преломляется в языке народа.

Применительно к ономастической лексике важно учитывать вариативность соотношения формальных и семантических параметров восприятия имени как внутри пространства онимов, так и в параллельных апеллятивных пространствах, и в группах отономастических семантических дериватов.

Функционирование имен собственных в фольклорных текстах обусловлено в значительной степени национально-культурными стереотипами употребления и восприятия имени.

Фольклорные жанры в разной степени ономастически насыщенны (максимально «ономастически плотные» народный календарь и календарная обрядность).
Сказка, примета, частушка, пословица, поговорка «эксплуатируют» разные ономастиконы.

Наиболее частотные антропонимы в русском сказочном фольклоре Иван и Марья занимают периферийные позиции практически во всех других фольклорных жанрах, например, в пословицах и поговорках более популярны Вавила и Акулина: Вавила – красное (свиное, широкое) рыло. Ушел Вавила по мотовило, да, видно, лесом задавило. Не смыслит Вавила ни уха, ни рыла // – Акуля, что шьешь не оттуля? // Жаль Акулину посылать по малину.

Фольклорный ономастикон во многом определяется «правилами», принятыми в соответствующей этнокультурной среде. Так, замечено, что у тюркоязычных народов нет обычая переносить человеческие имена на животных, как, например, это принято в русской культуре.

Ср. русскую фольклорную традицию создания «антропозоонимов»: медведь Михайло Потапыч, свинья – Хавронья, лиса – Патрикеевна и др.

Деонимизация
Имя собственное кумулирует национально-культурные коннотации (например, при функционировании в качестве имени фольклорного персонажа), что становится импульсом к его деонимизации, переходе в разряд апеллятивов. Это межъязыковая универсалия, отмечаемая в разных лингвокультурах.

В русской народной традиции примером антропонима, стереотипно соотносимого с чрезмерным любопытством, непреодолимым желанием посплетничать, является Варвара: Употребление поговорки любопытной Варваре на базаре нос оторвали в типовых ситуациях со значением «не вмешивайся в чужие дела, разговоры» применительно к не в мере любопытному человеку (как женщине, так и мужчине) переводит этот антропоним в разряд апеллятивов.

Онимизация апеллятива
Ср. легенду о 12 сестрах-лихорадках, которых сатана посылает мучить людей. Это безобразные простоволосые существа, имена которых представляют симптомы лихорадки, каждая имеет свое имя: Ломиха, Огниха, Трясовица, Желтяница, Горчиха, Бессониха, Холодиха, Томилиха, Головиха, Грудница, Животиха, Хрипуниха.

Осознание внутренней формы слова как средство актуализации представлений об обозначаемом
Имя собственное выбирается с учетом внутренней формы, имеющей оценочно-характеристическую функцию (см. башкирские антропонимы, мотивированные положительной оценкой качеств внешности, характера и т.п): Тимир ‘железо — пожелание быть крепким, как железо’, Тайбуга ‘пожелание силы, здоровья, как у молодого бычка’, Карагай, Карагас ‘названия деревьев, пожелание быть крепким’, Ильбул ‘в значении: будь почтенным гражданином своей страны’.

Для русской лингвокультуры это нехарактерно, ср. замечание о том, что «русский именник основан на православных святцах, поэтому образная номинация в русской антропонимии возможна лишь в прозвищах <в которых> … номинативная функция ослаблена, а в ряде случаев практически сведена к нулю за счет функции характеризующей» [М.Э.Рут]

Такая функция лежит в основе одного из продуктивных для русского фольклора механизмов коннотативной обработки имени, когда устойчивые контексты задают типовую характеристику антропониму: Алёна – добрая, безобидная, безответная, ласковая: Каждая Алёнка хвалит свою бурёнку // С Алёной сладок огурец солёный // Не суйся, Алёнка, где не спрашивают! Арина – нерасторопная, простушка, словам которой не слишком доверяют: Тетка Арина надвое говорила. Сидит Арина, рот разиня. Наташки – канашки, Машки – букашки, Аринушки – разинюшки

Семантические дериваты
Ср. фитонимы Иван-да-Марья, Ваня-да-Маня, Ванька-да-Манька, Акулька, Фролы, Фролки и др.

Особую роль приобретают имена в тех сферах, где они «имеют системный характер, и сам их набор продиктован стилеобразующими и концептообразующим элементами некоего гипертекста как совокупности текстов определенной жанровой специализации» (народный календарь)

Антропоним, включенный в специально смоделированный игровой контекст (например, в земледельческом календаре) выполняет мнемоническую функцию: На святой Степан каждый себе пан; на Малахию хлев метёлками обмахивай, с Тихона солнце идёт тише, Прокоп дорогу прокопает, Василий парийский землю парит, на Прохора и зимушка-зима заохает (на Прохора старуха охала: «Ох, студно!».

Ономастическая стереотипия в фольклорном тексте обеспечивает известный автоматизм процесса номинации, выступая в качестве его ориентирующих компонентов. Однако, если мы хотим постичь функционирование моделей в живом языковом общении, если мы хотим объяснить появление конкретного наименования, необходимо в каждом отдельном случае опираться на специальный ономасиологический контекст, который предшествует возникновению данной номинативной единицы, является ее смысловой и материальной базой.

Базовым компонентом воплощенной ономасиологической структуры конкретного наименования, безусловно, является внутренняя форма слова, которая может быть рассмотрена как когнитивная составляющая восприятия информации об обозначаемом.