Август я проводил под Петербургом на берегу Финского залива (автор неизвестен)

Единственным украшением участка была старая раскидистая яблоня, неизменно радовавшая богатым урожаем сочных, крупных наливных плодов.

По утрам я любил пить горячий горький кофе на открытой веранде под пение невидимых в густой листве птиц, просматривая при этом почту на компьютере.
Однажды почта оказалась заблокирована, а пароль я, как назло, забыл!

К счастью, на чердаке дома хранилась среди прочего старинная, принадлежавшая еще деду, записная книжка, в которой и я иногда делал пометки. В ней я надеялся найти забытый пароль от почты.
Рассохшиеся ступени под тяжестью моих неловких шагов недовольно вздыхали, хрипели, стонали. Покосившаяся дверь нехотя уступила, и в глаза мне ударил упругий солнечный луч.

Светившийся пылью и паутиной чердак жил собственной, обособленной жизнью.
Там приятно, в раздумьях, проводили время пестрые большеглазые пауки-охотники; поддерживали уют в пепельных конусообразных гнездах бесконечно занятые труженицы-осы. По-домашнему жужжали деловитые мухи, не подозревающие о том, что ловушки для них расставлены, а охотники не дремлют. Мохнатые мотыльки грели толстые лапки на теплом стекле круглого оконца. Я пришел туда без приглашения и невольно нарушил гармонию маленького чердачного мира - всего лишь незваный гость, прохожий в жизни настоящих владельцев чердака.

В поисках записной книжки мне пришлось разворошить не одну стопку аккуратно сложенных бумаг: там были наполовину разгаданные потрепанные кроссворды, яркие цветные иллюстрации и мои юношеские литературные опыты, когда меня еще вдохновляли дедушкины рассказы об опасных путешествиях по бесконечной тайге, об одиноких усталых пассажирах на затерянных в тягучем тумане перронах.

Воспоминания легко поглотили меня. Очнулся я от резкого запаха масляной краски, которой маляр щедро покрывал забор соседского дома. Я вернулся издалека, совершив путешествие во времени, и обнаружил рядом с собой потертую записную книжку, между страниц которой под слоем сероватой пыли сверкало, переливалось и звенело золотом и хрусталем царственное фойе Парижской оперы.