Говард Филлипс Лавкрафт (1890 - 1934)

Звёздный Ужас
В чёрном небе наблюдая
Белых точек череду,
Я заметил вдруг у края
Золотистую звезду;
И с тех пор живу без сна я -
Всё её прихода жду.
Мчался по волнам эфира
Луч звезды — и прям, и горд,
По всему пространству мира
Рай блаженства был простёрт,
Разносила звонко лира
По Вселенной свой аккорд.
И казалось мне, что где-то
Жизнь свободна и легка,
Бесконечно длится лето,
Словно сон плывут века,
Льётся музыка рассвета
От волшебного смычка.
Там, я мнил — любви жилище,
Пыл вражды давно угас;
Там не думают о пище
И улыбки — без гримас;
У людей там мысли чище
И добрее, чем у нас.
Так я думал — и мозги мне
Застилал багровый бред,
Будто в серой дымке зимней
Тихо таял солнца свет;
И я слышал в прежнем гимне
Чуждый тон грядущих бед.
Цвет звезды из золотого
Становился всё красней;
На устах застыло слово -
Понял я, что стало с ней;
И в безумьи начал снова
Языком дразниться Змей.
Так меня поймала в клещи
Золотистая звезда:
Мне заманчивые вещи
Показала без стыда
И мне в душу страх зловещий
Поселила навсегда !
Astrophobos
In the midnight heavens burning
Thro’ ethereal deeps afar,
Once I watch’d with restless yearning
An alluring, aureate star;
Ev’ry eye aloft returning,
Gleaming nigh the Arctic car.
Mystic waves of beauty blended
With the gorgeous golden rays;
Phantasies of bliss descended
In a myrrh’d Elysian haze;
And in lyre-born chords extended
Harmonies of Lydian lays.
There (thought I) lies scenes of pleasure,
Where the free and blessed dwell,
And each moment bears a treasure
Freighted with a lotus-spell,
And there floats a liquid measure
From the lute of Israfel.
There (I told myself) were shining
Worlds of happiness unknown,
Peace and Innocence entwining
By the Crowned Virtue’s throne;
Men of light, their thoughts refining
Purer, fairer, than our own.
Thus I mus’d, when o’er the vision
Crept a red delirious change;
Hope dissolving to derision,
Beauty to distortion strange;
Hymnic chords in weird collision,
Spectral sights in endless range.
Crimson burn’d the star of sadness
As behind the beams I peer’d;
All was woe that seem’d but gladness
Ere my gaze with truth was sear’d;
Cacodaemons, mir’d with madness,
Thro’ the fever’d flick’ring leer’d.
Now I know the fiendish fable
That the golden glitter bore;
Now I shun the spangled sable
That I watch’d and lov’d before;
But the horror, set and stable,
Haunts my soul for evermore.

Краткая биографическая сводка

Страх неизвестного
Вульгарно-материалистическая трактовка творчества Лавкрафта.

Weird - реализм
Феноменологическая установка выносит внешний мир за скобки, анализируя представление о мире в нашем сознании, т.е. феномены.
Дискуссия о возможности человеком познания вещей.
Предмет не как набор свойств и черт, а как более сложная субстанция.
Несовершенство нашего языка и мышления
Невозможность парафраза
Аллюзия, намёк как способ выразить то нечто неописуемое, что есть в объекте

Рассмотрим эти Weird-тезисы на примере произведения «Цвет из иных миров»
«Во всем ощущалось беспокойство и вместе с тем уныние, прикосновение нереального и гротескового, словно бы неведомая сила исказила перспективу или светотень»
«Цвет ее, отчасти напоминающий некоторые группы полос исследованного накануне спектра, описать было почти невозможно; да и вообще, назвать это цветом можно было только по аналогии, из-за невозможности подобрать какое-то другое слово»
«[Нейхем] не пытался объяснить это точнее, но у его собеседников сложилось впечатление, будто он полагал, что следы не вполне соответствуют повадкам и анатомии белок, зайцев и лисиц, какими они должны быть»
«Нигде, кроме как в зеленой траве и листве, не видно было здоровых цветов. Но повсюду проглядывали суматошные радужные вариации того самого нездорового подтона, не встречающегося среди известных на Земле оттенков»
«Астры и золотарник стали серыми и искривленными, а розы, циннии и алтеи приобрели такой богохульный вид, что Зенас, старший сын Нейхема, все их посрезал»

Философия Лавкрафта - космицизм
Мы уже выяснили, что Лавкрафт материалист, но со склонностью, «тоской» по идеалистической картине мира.
Гуманизм нигилизм
Космицизм в отличие от нигилизма склонен подчеркивать незначительность человечества и его поступков, вместо общего отказа от возможного существования во имя высшей цели.
«Не существует какого-либо осознаваемого божественного присутствия, как, например, Бога, во вселенной, а люди – чрезвычайно незначительно в огромной схеме межгалактического существования»
Хоть космицизм и является глубоко пессимистичным, Лавкрафт не считал себя ни пессимистом, ни оптимистом, а скорее, «научным» или «космическим» индифферентистом, выражая это в своих книгах.
«Я индифферентист. Я не собираюсь заблуждаться, предполагая, что силы природы могут иметь какое-то отношение к желаниям или настроениям креатур органической жизни. Космос полностью равнодушен к страданиям или благополучию москитов, крыс, вшей, собак, людей, лошадей, птеродактилей, деревьев, грибов или разных других форм биологической динамики. Все мои рассказы основаны на единой фундаментальной предпосылке: человеческие законы, интересы и эмоции не имеют ни малейшей ценности в космическом континууме. В ситуации безграничного пространства и времени необходимо забыть, что такие вещи, как органическая жизнь, добро и зло, любовь, ненависть и разные такого рода локальные атрибуты жалкой формации, именуемой человечеством, вообще имеют место»

Черты космицизма
1) Отрицание антропоцентризма
2) Беспомощность человека
3) Ограниченность человеческого разума
Космицизм есть своего рода философия страха
«страх закрывает нам глаза и уши спасительной пеленой иллюзии: мы не слышим воя космического хаоса, не видим чудовищ, повелевающих временем и пространством, материей и энергией»
«Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда. Однако настанет день, и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья»
Лавкрафт, можно сказать, что, в отличие от Канта, он «бросает» человека в мир непознанного, спасением от которого, естественной защитой от него становится ужас и безумие. И у Канта, и у Лавкрафта мы можем услышать предупреждение человеку. Причем у Канта это предупреждение звучит оптимистично, поскольку он уводит, спасает человека от мира непознанного. Лавкрафт же, возможно, в большей степени реалистично подходит к человеческой сущности, вечно ищущей и мятущейся. Именно поэтому он лишает человека божественной защиты, обрекая его, таким образом, на вечные муки познания и на безумие, открывающееся с новым знанием о мире, где страх является естественной защитой человека.
Несмотря на мистицизм, Лавкрафт создал образ человека, осознающего свое ничтожество, но не смирившегося с ним. Он пытается взять на себя тяжесть вселенского знания. Лавкрафт уважает таких людей, поскольку они наделены острым умом и талантом. Но они ищут свой путь в запретном знании, непостижимом для человеческого рассудка. Выживают лишь те, которые предпочитают жить иллюзией. Они интуитивно чувствуют непознанный мир, но справедливо полагают, что есть знание, которое лучше не раскрывать, поскольку в своей открытости оно губительно для человека, так как человек ни интеллектуально, ни физически, ни психически не способен познать и понять даже малую толику того, что таит в себе вечность.

Одним глазком заглянем ещё глубже, заглянем в сам Хаос…
В письмах и статьях Лавкрафт многократно объясняет свою эстетическую позицию, и, несмотря на некоторую манерность выражения, его пассажи звучат вполне искренне: «Я не хочу описывать жизнь ординарных людей, поскольку это меня не интересует, а без интереса нет искусства. Человеческие взаимоотношения никогда не стимулировали мою фантазию. Ситуация человека в космической неизвестности - вот что рождает во мне искру творческого воображения. Я не способен на гуманоцентрическую позу, так как лишен примитивной близорукости, позволяющей различать только данную конкретность чуда... Проследить отдаленное в близлежащем, вечное в эфемерном, беспредельное в предельном — для меня это единственно важно и всегда увлекательно»
«...слепой космос равнодушно скалит зубы из ничто в нечто, из нечто снова в ничто, не обращая внимания или вообще игнорируя существование так называемых разумных существ, которые на секунду-другую вспыхивают в темноте»

У Лавкрафта языковая система ничего не может отражать, более того, функционирование его пейзажей, объектов и креатур возможно только в непредсказуемых контактах этой системы с более чем проблематичной реальностью. Он фанатичный исследователь сверхъестественного аутсайда, и для него доступная органам чувств позитивная действительность лишь незначительный эпизод в зловещей материальной и психологической безграничности аутсайда.
Лавкрафт не только писатель, утвердивший сугубую самостоятельность жанра литературы «ужаса сверхъестественного присутствия», но и мыслитель, создавший вполне оригинальную онтологическую систему. Говорить о точности эпитета допустимо только в том случае, если какой-либо автор, считающий, что язык необходимо должен отражать «окружающую действительность», упорствует в создании своих вербальных фотографий.

Кто читает Лавкрафта?
Кто может в полной мере прочувствовать творчество Лавкрафта? Это интроверты и неудачники, мечтатели и скептики и страстные искатели чудесного, иронические абсурдисты и патриоты гипотетического прошлого - словом, все те, кто нарушил молчаливую взаимодоговоренность - главное условие существования человеческой группы. Они, а также многочисленные им подобные индивиды обладают тайной энергетикой автодеструкции, которая открывает их влияниям фантастического континуума, ломает психологические компромиссы, искушает интеллект миражом уникального и чудовищного эксперимента.
Отрывая человека от среды обитания, от фиктивной централизации -- интеллекта, памяти, эмоциональности, -- смерть освобождает его от этической и эстетической цензуры и позволяет стать самим собой -- существом принципиально жестоким, равнодушным и агрессивным, ибо таковы законы неизмеримых бездн времени и пространства.

Вторжение «неизвестного» всегда сопровождается атмосферой чуждой эмоциональности, психологическим ударом, ломающим неустойчивое равновесие между объектом и воспринимающим индивидом, которое обусловливает иллюзию гармонии, красоты и справедливости. Наша способность к адаптации основывается на аксиоме тождества: мы предполагаем, что в каждый следующий момент объект сохранит свои предыдущие параметры. Когда этого не происходит, когда магическая координата «неизвестного» искажает знакомую систему, мы ощущаем недоверие и страх.
Всякая вещь, всякое живое существо несет в себе «ло», но его разрушительная активность (а действие «ло» всегда разрушительно) проявляется только в контакте с магическим континуумом.

Теория «ЛО»
Теория «ло» очень помогла этому парадоксальному мыслителю в его борьбе с антропоцентризмом. В самом деле: если в психосоматическом комплексе присутствует потенциальная возможность его уничтожения и радикальной трансформации, следовательно, и речи быть не может о каком-то централизованном единстве. Слово «человек» может обозначать либо стадию метаморфозы данного комплекса, либо пустоту, конфигурация которой образована всем, что не имеет человеческих признаков и свойств. Человек является открытой системой, и, таким образом, гуманитарные понятия ценности развития и совершенства как минимум теряют традиционный смысл.
Открытость системы обусловлена страхом и вызывает страх (у Хайдеггера есть аналогичная идея: сам факт «бытия в мире» уже вызывает чувство страха). В принципе, «человек децентрализованный» всегда живет в климате «беспокойного присутствия», но большинство людей притупляют или обманывают экзистенциальный страх с помощью своих банальных наркотиков - любви, денег, честолюбия. Для тех, кого Лавкрафт удостаивает своим вниманием, подобной панацеи не существует: иррациональное «ло» парализует всякий натуральный интерес и превращает их в жертвы магического континуума или в фанатических исследователей аутсайда.

Резюмируя:
Лавкрафт трус-расист-мелкобуржуазный писака который:
Своей уникальной стилистикой и мировоззрением вдохновляет одну из влиятельных современных философских систем - спекулятивный реализм
Серьезно критиковал главенствующую сейчас антропоцентрическую картину мира
Реформировал жанр литературы ужасов
Создал собственную самобытную философскую систему
Лавкрафт опередил своё время, лишь с 1960 годов писатель обретает заслуженную популярность.