Два лета подряд жестокий восточный ветер дул с киргизских степей, трепал порыжелые космы хлебов и сушил устремленные на высохшую степь глаза мужиков и скупые, колючие мужицкие слезы. Следом шагал голод. Алешка представлял себе его большущим безглазым человеком: идет он бездорожно, шарит руками по поселкам, хуторам, станицам, душит людей и вот-вот черствыми пальцами насмерть стиснет Алешкино сердце…
Федор Крюков.
Казачка. (Из станичного быта)
В маленькой комнатке с низким потолком, с потемневшими, старинного письма, деревянными иконами в переднем углу, с оружием и дешевыми олеографиями по стенам находилось два лица: студент в старом, форменном сюртуке и молодая казачка. Студент стоял на коленях среди комнаты перед большим раскрытым чемоданом и вынимал из него книги, разные свертки и — больше всего — кипы литографированных лекций и исписанной бумаги. Русые волосы его, подстриженные в кружок и слегка вьющиеся, в беспорядке падали ему на лоб; он беспрестанно поправлял их, то встряхивая головой, то откидывая рукой назад. Молодая собеседница его, которая сидела на сундуке, около двери, с несколько недоумевающим любопытством посматривала на эти груды книг и лекций, разложенных на полу вокруг чемодана…
М.Шолохов «Тихий Дон»
На площади у церковной ограды кучился народ. В толпе ктитор [церковный
староста], поднимая над головой гуся, выкрикивал: "Полтинник! От-да-ли.
Кто больше?"
Гусь вертел шеей, презрительно жмурил бирюзинку глаза.
В кругу рядом махал руками седенький, с крестами и медалями,
завесившими грудь, старичок.
- Наш дед Гришака про турецкую войну брешет. - Митька указал глазами. -
Пойдем послухаем?
- Покель будем слухать - сазан провоняется, распухнет.
- Распухнет - весом прибавит, нам выгода.
На площади, за пожарным сараем, где рассыхаются пожарные бочки с
обломанными оглоблями, зеленеет крыша моховского дома. Шагая мимо сарая,
Григорий сплюнул и зажал нос. Из-за бочки, застегивая шаровары - пряжка в
зубах, - вылезал старик.
- Приспичило? - съязвил Митька.
Старик управился с последней пуговицей и вынул изо рта пряжку.
- А тебе что?
- Носом навтыкать бы надо! Бородой! Бородой! Чтоб старуха за неделю не
отбанила.
- Я тебе, стерва, навтыкаю! - обиделся старик.
Митька стал, щуря кошачьи глаза, как от солнца.
- Ишь ты, благородный какой. Сгинь, сукин сын! Что присучился? А то и
ремнем!
Посмеиваясь, Григорий подошел к крыльцу моховского дома. Перила - в
густой резьбе дикого винограда. На крыльце пятнистая ленивая тень.
- Во, Митрий, живут люди...
- Ручка и то золоченая. - Митька приоткрыл дверь на террасу и фыркнул:
- Деда бы энтого направить сюда...
- Кто там? - окликнули их с террасы.
Робея, Григорий пошел первый. Крашеные половицы мел сазаний хвост.
- Вам кого?
В плетеной качалке - девушка. В руке блюдце с клубникой. Григорий молча
глядел на розовое сердечко полных губ, сжимавших ягодку. Склонив голову,
девушка оглядывала пришедших.
На помощь Григорию выступил Митька. Он кашлянул.
- Рыбки не купите?
- Рыбы? Я сейчас скажу.
Она качнула кресло, вставая, - зашлепала вышитыми, надетыми на босые
ноги туфлями…