костеле.
…
Чтобы не закричать, как-никак заграница,
Все шептал генерал: «Ох. Сестрица, сестрица».
Обгорелый танкист, весь бинтами закрученный,
Плакал только глазами, плакал страшно, беззвучно.
А филолог слепой, весь изодранный в клочья,
Умирал, как сапер, стиснув челюсти молча.
Вдруг с перин-облаков лавой хлынули громы.
Будто стены — и те, будто камни, запели
То, что губы в бреду рассказать не успели.
В нашу боль, в нашу быль, величав и греховен,
Как союзник, входил неподкупный Бетховен.
И представился нам: дом, вихры ребятишек,
Нестерпимая боль стала дальше и тише.
И сказал мой сосед, как бумага бескровен:
«Видно русский он был, этот самый Бетховен».
Куняев Борис Ильич