Литературное Домодедово

Вера Александровна Исадская
«Исадская поддерживала культурную атмосферу а районе. Домодедову очень нужны творческие люди…Такие люди строят здесь, на своей земле, духовное пространство. Она была искренним человеком, который писал от души».
Александр Хабаров (писатель)

Немало даров и талантов было даровано ей судьбой. Но главный из них – дар любви, огромный талант любви, который стократно умножила она в своей жизни.
Она любила всех и всё, что её окружало

И мир вокруг, пронизанный, пропитанный этой любовью, был прекрасен, несмотря на то, что в жизни было всякое: война, лишения, скудость быта и временные жилища военных гарнизонов.

«Когда мы были бедны, как полевые мыши, я старалась своими руками украсить свой дом. Например, обыкновенную простыню всю сплошь вышивала анютиными глазками, получалось покрывало…»

«Когда мы были бедны, как полевые мыши, я старалась своими руками украсить свой дом. Например, обыкновенную простыню всю сплошь вышивала анютиными глазками, получалось покрывало…»

Так и полотно жизни, словно чудными цветами, украшала она своей любовью. Семьёй Исадских на протяжении многих лет любовались все, кто их знал.
Об этой долгой и счастливой любви написала она множество прекрасных строчек.

Мне с тобой хорошо и спокойно…
Солнце вскинулось жёлтым мячом,
Мы стоим над Москвою-рекой,
Руки вместе, к плечу плечо.
Годы так перепутали цены:
Было важным и вдруг вполцены…
Но для нас были просто священны
Верность мужа и верность жены.

Она всех любила и жалела. И очень близко к сердцу принимала чужие неурядицы, невзгоды и печали. Старалась утешить и помочь. Её сердце за всех и за всё болело и страдало.
Как к чистому целительному роднику припадали люди к этому любящему сердцу, когда своё собственное не находило покоя и пристанища…

Ещё она любила природу. Слышала, «как почки лопаются в мае», «как пьёт вволюшку из почвы рощица…», читала по кольцам судьбу спиленного дерева…На её подоконниках всегда было буйство цветов.

В чём сила стиха?
В прозорливом предвиденье,
В новаторской строчке, летящей стрелой,
И в музыке. В таинстве точного виденья.
А в общем-то, в правде, простой и живой.
По мне, будь сам гений, великими славленный,
Семь пядей во лбу и на белом коне,
Но если хоть строчка обманом отравлена,
То это, простите, уже не по мне.
Чтоб так вот сказать – набиралась я смелости
(Сама-то теряюсь иголкой в стогу),
Прощая наивности и неумелости,
Рассчитанной фальши простить не смогу.
Пречистая строчка – надежды пристанище,
Где плата входящих – не горстка монет,
Где лживым словам, как обману товарища,
Прощения нет, снисхождения нет.

И осень она любила. Осень золотой строчкой прошла
по многим её стихам.
«Ах, златоосень –
лик знакомый,
моя любимая пора».

В любимую свою пору она и покинула эту землю. Вся в золоте как раз была земля.
Краткий миг запоздалого бабьего лета.

У могилы её на взгорке стоит берёза. В минуту прощания вдруг подул мимолётный ветерок. И хлынул на землю золотой дождь. Это недолго было и очень красиво, трогательно и печально. Так берёзка, столь любимая поэтессой и многократно воспетая в стихах, проводила её в последний путь, осыпая золотом последние метры этого пути.

У могилы её на взгорке стоит берёза. В минуту прощания вдруг подул мимолётный ветерок. И хлынул на землю золотой дождь. Это недолго было и очень красиво, трогательно и печально. Так берёзка, столь любимая поэтессой и многократно воспетая в стихах, проводила её в последний путь, осыпая золотом последние метры этого пути.