Слайд 5Случай 1
Вечерело. Катили мы по лыжне Москвы-реки и продолжали рассуждать. Он
любил повторять, как ненавидит трусость. От нее, говорил он, происходит вся подлость человеческая. И в литературе тоже: от трусости, ну еще конечно, от мелкого тщеславия. Тоже еще и от зависти. Эй, страшная вещь!
Не могу привыкнуть, а пора бы,- сокрушался он, - все время чувствую недоверие к себе, подозрительность, придирку к каждому написанному слову. Наверное, преувеличиваю, ну, да тут нечему удивляться – чехлы на нервах поистрепались. Когда я приехал в Москву, литература наша начиналась с ручейков, крикливых и шумных, и лишь постепенно сливалась в большую реку. Казалось бы, плыть стало просторнее, а ведь нет, не легче. Тут потребовалось особое умение, его у меня не оказалось. Другие умерли, а я, о нет, решительно не умел.
Позже он скажет жестче:
Литература, приспособленная для того, чтобы поспокойнее и побогаче устроить свою жизнь, самый отвратительный вид делячества. Писатель должен быть стойким, как бы ни было ему трудно. Без этого литературы не существует.