Музы Пушкина
БИОГРАФИЯ В ноябре 1820 года Александр Львович Давыдов, сводный брат генерала Н. Н. Раевского, пригласил Пушкина приехать из Кишинева погостить в свое имение Каменку. Небольшой отпуск его затянулся на два месяца. Пушкин в эти дни писал Н. Гнедичу: "Время мое протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразная и веселая смесь умов оригинальных, людей известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. - Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов". Женщин действительно было мало, но одна из них была заметна. Центром притяжения усадьбы в Каменке стала жена Александра Львовича Давыдова - Аглая Антоновна Давыдова. Для поэта она могла обладать особой привлекательностью уже потому, что была дочерью французского эмигранта-роялиста, герцога де Граммона. Само звучание этого имени для Пушкина не могло не навевать грез любимого им галантного века, на культуре которого он вырос. Ситуация, сложившаяся в Каменке, была слепком с французского романа либертинажа: добродушный самодовольный муж, которого Пушкин сравнивал с шекспировским Фальстафом, его супруга - воплощенный соблазн. Она, по словам одного из родственников Давыдовых, "весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как настоящая француженка, искала в шуме развлечений средства не умереть со скуки в варварской России. Она в Каменке была магнитом, привлекавшим к себе железных деятелей Александровского времени. От главнокомандующих до корнетов все жило и ликовало в Каменке, но - главное - умирало у ног прелестной Аглаи. Галантным играм своей супруги, которые велись прямо у него под носом, муж не препятствовал, может быть, не желая их замечать. БИОГРАФИЯ Роман с Аглаей Антоновной был кратковременным и, вероятно, до пошлости примитивным. От "кокетки записной" не следовало ждать избирательности и глубоких чувств. Ни об одной женщине Пушкин не писал так зло и беспощадно, как об Аглае Давыдовой. Видимо, пленявший его в культуре галантного века изящный цинизм оставался для него сферой чисто литературной. С этих пор Слово "кокетка" употреблялось Пушкиным в чисто уничижительном смысле. О романе с Аглаей Давыдовой он, в сущности, все рассказал сам в стихотворении "Кокетке" (1821 г.) Байроническая поза человека, уже изжившего иллюзии и страсти, весьма характерна для Пушкина в период южной ссылки. Поэтому он так легко уравнивает в опыте лирического героя, которому за двадцать, с опытной тридцатилетней кокеткой. Тридцать лет для Пушкина были определенным порогом, отделявшим молодость от зрелости, а потому едва ли не рубежом старости.